– Скажи мне, Маркус, зачем вы посетили меня? – интересуется Джоанна.

– Думаю, с разъяснением справится Беатрис, – отвечает он. – Я лишь привез их.

Она переводит взгляд на меня, ничего не спрашивая, но я понимаю – она предпочла бы послушать Маркуса. Если я спрошу, она не признается, но я почти уверена – Джоанна Рейес ненавидит меня.

– Э… – мямлю я. Не самое лучшее начало. Вытираю ладони о платье. – Все стало совсем плохо.

И слова начинают литься из меня рекой, без особого изящества и заумностей. Я рассказываю, как лихачи объединились с бесфракционниками и собираются уничтожить Эрудицию, оставив нас без одной из двух важнейших фракций. Говорю, что в штаб-квартире Эрудиции хранится чрезвычайно важная информация, которую надо обязательно сохранить. Закончив, я осознаю, что даже не упомянула о том, какое отношение все это имеет к Джоанне и ее фракции. Теперь я в замешательстве.

– Беатрис, – произносит она. – Чего именно вы добиваетесь?

– Я пришла сюда не для того, чтобы просить о помощи. Я считала, вам следует знать, что большому количеству людей грозит гибель, и очень скоро. Я понимаю, вы вряд ли захотите оставаться здесь и бездействовать, даже если так поступит большинство членов фракции.

Она опускает взгляд, кривя рот. Я оказалась права.

– Я также хочу попросить у вас разрешения переговорить с находящимися у вас эрудитами, – продолжаю я. – Они прячутся, но мне надо с ними встретиться.

– И что вы станете делать потом?

– Застрелим их, – я закатываю глаза.

– Не смешно.

– Извините, – со вздохом отвечаю я. – Мне нужна информация. Вот и все.

– Ну, тогда вам придется подождать до утра, – предлагает Джоанна. – Поспать можете здесь.

Я отключаюсь моментально – как только падаю в постель, но просыпаюсь раньше, чем планировала. Судя по свету над горизонтом, солнце вот-вот взойдет.

На кровати, отделенной от моей узким проходом, лежит Кристина, прижавшись лицом к матрасу и накрыв голову подушкой. Посередине стоит небольшой шкаф с лампой. Деревянные доски скрипят под ногами, как по ним ни крадись. На стене слева зеркало, совершенно обычное. Все, кроме альтруистов, воспринимают этот предмет как данность. А я до сих пор чувствую легкий шок всякий раз, видя незакрытое зеркало.

Я одеваюсь, не стараясь сохранять тишину. Полтысячи лихачей не разбудят Кристину своим топотом, если она спит крепко, но она может проснуться и от тихого шепота эрудита. Такая вот странность.

Я выхожу на улицу, когда лучи начинают проникать сквозь кроны деревьев. У сада стоит небольшая группа членов Товарищества. Я направляюсь к ним – посмотреть, что они делают.

Они стоят, собравшись в круг и сцепив руки. Половина из них подростки, остальные – взрослые. Самая необычная из них – женщина с заплетенными в косу седыми волосами – что-то вещает.

– Веруем в Бога, дарующего мир и наслаждающегося им, – говорит она. – Потому даруем мы мир друг другу и наслаждаемся им.

Я никогда не слышала такой молитвы, но, видимо, она нормальна для Товарищества. Участники начинают одновременно двигаться, каждый сходится с человеком, стоящим напротив, и берет его за руки. Когда люди, наконец, разбиваются на пары, они несколько секунд стоят молча. Кто-то тихо разговаривает, другие улыбаются, а некоторые даже не шевелятся. Потом они расходятся и сходятся, повторяя эти слова снова и снова.

Я никогда не видела религиозных ритуалов Товарищества. Знаю лишь, как принято молиться в Альтруизме, фракции моих родителей. Часть меня приветствует традиции, другая – отвергает, считая глупостью. У нас было проще – молитва перед ужином, перед еженедельным общим собранием и перед совершением дел, еще стихи о самоотверженном Боге. Тут все иначе и загадочнее.

– Иди, присоединяйся к нам, – ласково говорит седовласая женщина. У меня уходит пара секунд, чтобы понять, что она обращается ко мне. Она зовет меня, улыбаясь.

– О, нет. Я просто…

– Иди, – вновь предлагает она, и я чувствую, что у меня нет выбора. Надо встать среди них.

Она подходит первой и берет меня за руку. Ее пальцы сухие и мозолистые, она настойчиво старается встретиться со мной взглядом, и я чувствую себя очень странно.

Внезапно происходит нечто особенное. Я – совершенно неподвижна и не шевелюсь, будто мой вес стал больше обычного, но ощущение вовсе не неприятное. У женщины – карие неподвижные глаза.

– Да пребудет с тобой мир Господень, – шепчет она. – Посреди любых бед.

– Как? – тихо спрашиваю я, чтобы никто не услышал. – После всего, что я сделала…

– Это зависит не от тебя, – это дар, который нельзя заслужить, иначе он перестанет быть даром.

Она отпускает меня и медленно двигается к другому человеку, и я остаюсь одна с вытянутой рукой. Кто-то направляется ко мне, но я отхожу от молящихся, сначала шагом, а потом я уже бегу.

Несусь среди деревьев со всех ног и останавливаюсь, когда легкие начинает жечь.

Прижимаюсь лбом к стволу яблони, не думая, что поцарапаюсь, и стараюсь сдержать слезы.

Позже я направляюсь в главную теплицу. Идет небольшой дождь. Джоанна созвала экстренное собрание.

Я нахожусь у самого края, стараясь не привлекать внимания, – между двумя крупными растениями, которые закреплены над баками с минеральным раствором. Пару минут ищу взглядом Кристину в ее желтых одеждах Товарищества. Маркуса, кстати, заметить несложно. Он – у корней огромного дерева вместе с Джоанной.

Рейес стоит, сложив руки перед собой. Ее волосы убраны назад. Шрам, который повредил ее глаз настолько, что неподвижный зрачок выступает за пределы радужки, ничем не прикрыт. Здоровым глазом она рассматривает собравшихся перед ней членов Товарищества.

Но здесь не только они. Люди с коротко стриженными и убранными в пучок волосами, альтруисты. Несколько человек в очках, эрудиты. Среди них и Кара.

– Я получила послание из города, – объявляет Джоанна, когда люди замолкают. – И я желаю изложить его вам.

Она берется пальцами за край рубашки, а потом складывает руки перед собой. Видимо, нервничает.

– Лихачи объединились с бесфракционниками. Они намереваются напасть на эрудитов в течение ближайших двух дней. Будут воевать не с армией эрудитов и лихачей, а со всеми, в том числе невинными эрудитами, и уничтожать знание, накопленное тяжелым трудом.

Она опускает взгляд, глубоко вдыхает и продолжает речь.

– Я знаю, у нас нет формального лидера, так что я не имею права обращаться к вам таким образом, – продолжает она. – Но надеюсь, вы простите меня за то, что я попрошу пересмотреть наше предыдущее решение насчет невмешательства.

Люди начинают переговариваться. Это не разговоры лихачей, они тише, как щебет птиц, взлетающих с веток.

– Наши отношения с Эрудицией непреходящие, мы лучше других фракций знаем, насколько важна их роль в обществе. Их надо защитить от бессмысленного уничтожения если не потому, что они такие же люди, как мы, то потому, что мы без них не выживем. Я предлагаю вступить в город в качестве ненасильственной силы, миротворцев, не вмешивающихся в конфликт, но старающихся сделать все возможное для снижения накала насилия, которое неизбежно случится. Давайте начнем обсуждение.

Дождь покрывает мелкими каплями стеклянные панели над головами. Джоанна садится у самых корней и ждет, но члены Товарищества не начинают оживленно беседовать, как делали в прошлый раз. Сначала шепот, едва различимый на фоне шелеста дождя, потом нормальные голоса, а некоторые почти кричат.

Каждый возглас заставляет меня вздрагивать. За свою жизнь я слышала множество пререканий, большей частью – за последние два месяца, но ни одно из них не пугало меня так сильно. В Товариществе не должны спорить.

Я решаю больше не ждать. Прохожу по краю площади собраний, проталкиваюсь между членами Товарищества, перешагиваю через руки и ноги. Кто-то смотрит на меня. Я ведь в красном платье, а татуировки у меня над ключицей в платье видны издалека.