– Ты перешла из Альтруизма? И выбрала Лихачество?

– Да, – отвечаю я, но теперь жестче. Хотя не понимаю почему.

– Почему ты сменила фракцию?

Этот вопрос сложнее, но я знаю ответ. Я была плоха для Альтруизма, – готово сорваться с моего языка, но фразу заменяет другая. Я хотела быть свободна.И то и другое – правда. Я хочу произнести обе фразы одновременно. Хватаюсь за подлокотники, будто пытаясь вспомнить, где нахожусь. Вокруг меня много людей, но зачем они здесь?

Я напрягаюсь, как когда-то делала усилия, когда знала ответ на вопрос в тесте, но не могла вспомнить. Тогда я закрывала глаза и представляла себе страницу тетради, где был написан ответ. Пару секунд я борюсь с собой, но не могу вспомнить.

– Я была плоха для Альтруизма, – говорю я. – И я хотела быть свободна. Поэтому выбрала Лихачество.

– Почему ты была плоха для Альтруизма?

– Я была эгоистична, – отвечаю я.

– Ты былаэгоистична? А теперь – нет?

– Конечно, я и осталась. Моя мать говорила, что эгоизм свойствен всем, – говорю я. – Но среди лихачей я стала менее эгоистична. Я узнала, что есть люди, ради которых я готова сражаться. Даже готова умереть.

Мой ответ удивляет меня. Почему? Я сжимаю губы. Потому, что это – чистая правда. Если я сказала так сейчас, значит – правда.

Эта мысль дает мне недостающее звено в цепи рассуждений. Я здесь на испытании, на детекторе лжи. По моей шее скатывается капля пота.

Тест на детекторе лжи. Мне надо постоянно напоминать себе о сыворотке правды. Иначе можно совершенно заплутать в честности.

– Трис, ты можешь рассказать нам, что произошло в день нападения?

– Я проснулась, – говорю я. – Все были под воздействием симуляции. Поэтому я прикидывалась, пока не нашла Тобиаса.

– Что случилось, когда тебя разлучили с Тобиасом?

– Джанин пыталась убить меня, но моя мама спасла меня. Она перешла из Лихачества, поэтому знала, как обращаться с оружием.

Мое тело, кажется, становится еще тяжелее. Но уже не холодно. Что-то бурлит в груди, что-то, что хуже, чем печаль или сожаления.

Я знаю, что будет дальше. Моя мама погибла, а потом я убила Уилла. Застрелила его.

– Она отвлекла на себя солдат-лихачей, и я смогла убежать. Они убили ее, – говорю я.

Некоторые из них побежали за мной, и я их убила.Но вокруг меня, в толпе – лихачи. Лихачи, а я убила нескольких. Мне нельзя говорить здесь об этом.

– Я продолжала бежать, – продолжаю я. – И…

И Уилл побежал за мной. И я убила его.Нет, нет. Пот на лбу.

– Нашла отца и брата, – говорю я напряженно. – Мы начали планировать, как прекратить симуляцию.

Край подлокотника врезается в ладонь. Я ухитрилась скрыть часть правды. Но такое считается обманом, естественно.

Я преодолела сыворотку. На мгновение я победила ее.

Мне надо бы радоваться, но я чувствую, как вес содеянного раздавливает меня.

– Мы проникли на территорию Лихачества, я и мой отец пошли вверх, на пост управления. Он отбил нападение солдат-лихачей, но это стоило ему жизни, – говорю я. – Я пробралась на пост управления, и там был Тобиас.

– Тобиас сказал, ты дралась с ним, а потом перестала. Почему ты так поступила?

– Я поняла, что одному из нас придется убить другого, – произношу я. – Я не хотела убивать его.

– Ты сдалась?

– Нет! – отрицаю я. – Нет, не совсем. Я вспомнила нечто, что сделала в пейзаже страха, во время инициации в Лихачестве… в симуляции женщина требовала, чтобы я убила своих родных, и я позволила ей убить меня. Там все сработало. Я думала…

Я тру переносицу. Голова начинает болеть, и я теряю контроль. Мысли сразу обращаются в слова.

– Я лихорадочно искала выход, но мне не пришло в голову ничего другого. В этом была какая-то сила. Я не могла убить его, поэтому решила попытаться.

Я моргаю, чтобы скрыть слезы.

– Значит, ты вообще не была под воздействием симуляции?

– Нет, – отвечаю я, прижимая основания ладоней к глазам, чтобы слезы не потекли по щекам и их не увидели остальные. – Нет, – снова говорю я. – Я дивергент.

– Просто для точности, – уточняет Найлз. – Ты говоришь, что эрудиты едва не убили тебя… потом ты пробилась в район Лихачества… и остановила симуляцию?

– Да, – отвечаю я.

– Думаю, выражу общее мнение, – говорит он, – если скажу – ты заслужила быть в Лихачестве.

Слева слышатся крики, я вижу, как в полумраке люди вскидывают вверх кулаки. Моя фракция меня поддерживает.

Нет, они не правы. Я не храбрая, я не храбрая, я застрелила Уилла и не могу даже признаться в этом…

– Беатрис Прайор, о чем ты более всего сожалеешь? – спрашивает Найлз.

Конечно, не о том, что выбрала Лихачество, покинув Альтруизм. И не о том, что застрелила охранников у входа на пост управления. Слишком важно было добраться туда.

– Мне жаль…

Мой взгляд скользит по залу, и я нахожу Тобиаса. На его лице никаких эмоций, в глазах – пустота. Руки скрещены на груди, пальцы сжаты так, что костяшки побелели. Рядом с ним Кристина. Мне сжимает грудь, я не могу дышать.

Я должна сказать им. Сказать правду.

– Уилл, – говорю я. Имя звучит, как судорожный вздох, как будто оно вырвалось у меня прямо из живота. Обратного пути нет.

– Я застрелила Уилла, – продолжаю я. – Он был под воздействием симуляции. Я убила его. Он сам собирался застрелить меня, но я его убила. Убила своего друга.

Уилла, со складкой меж бровей, зелеными, как сельдерей, глазами и способностью по памяти цитировать любое место из манифеста Лихачества. Живот схватывает так, что я едва не начинаю стонать. Вспоминать его – больно, до самых кончиков пальцев.

Мне приходит в голову другая мысль, еще хуже. До сих пор я этого не понимала. Я была готова скорее умереть, чем убить Тобиаса, но такая мысль не пришла мне в голову, когда дело касалось Уилла. Я решилась убить его за долю секунды.

Я чувствую себя нагой. Я не понимала, что ношу тайны поверх себя, как доспех. Когда их нет, всем видно, кто я такая на самом деле.

– Благодарю за честность, – тихо говорят все.

Но Кристина и Тобиас молчат.

Глава 13

Я встаю со стула. У меня уже не кружится голова, как только что. Эффект сыворотки почти прошел. Толпа расступается. Я ищу выход. Обычно я не убегаю от неприятностей, но сейчас мне хочется провалиться сквозь пол.

Все начинают выходить из зала. Но Кристина остается на своем месте. Пальцы сжаты в кулаки, и только сейчас начинают разжиматься. Ее взгляд встречается с моим, но глядит сквозь меня. В ее глазах слезы, но она не плачет.

– Кристина, – говорю я. Извини, все, что приходит мне в голову, но это слово в такой ситуации скорее оскорбление, чем просьба о прощении. Извиняться можно, когда ты кого-то локтем толкнула или перебила. Я хочу сделать что-то серьезнее, чем просто извиниться.

– У него был пистолет, – объясняю я. – Он убил бы меня. Он был под воздействием симуляции.

– Ты убила его, – говорит она. Ее слова словно взрываются, вылетая у нее изо рта. Она смотрит на меня так, будто впервые видит, и отворачивается.

Девушка помоложе, такого же роста и с таким же цветом кожи, берет ее за руку. Младшая сестра Кристины. Я видела ее в День Встречи. Тысячу лет назад. Остатки сыворотки правды все еще действуют, у меня в глазах плывет. А может, это просто слезы.

– Ты в порядке? – спрашивает Юрайя, появляясь из толпы и касаясь моего плеча. Я не видела его с момента начала симуляции, но во мне нет сил даже поприветствовать его.

– Ага.

– Эй, – он сжимает мое плечо. – Ты сделала то, что должна была, так ведь? Спасла нас от участи стать рабами эрудитов. Она тоже это поймет, со временем, когда боль станет не такой острой.

Я не могу даже кивнуть в ответ. Юрайя улыбается мне и уходит. Несколько лихачей подходят, их слова звучат как благодарность. Может, похвала. Может, они пытаются меня успокоить. Другие обходят меня стороной, глядя на меня с подозрением.