Они стоят неподвижно, хотя дует сильный ветер, который треплет им волосы. Одежда хлопает на ветру, но они не шевелятся.

– Просто слезьте с парапета, быстро, – говорит Кристина. – Не делайте глупостей. Давайте…

– Они тебя не слышат, – тихо говорю я, направляясь к ним. – И не видят.

– Надо одновременно прыгнуть на них. Я поймаю Гека, ты…

– Мы рискуем столкнуть их с парапета. Будь рядом с девочкой, на всякий случай.

Она слишком юна для такого, думаю я, но даже не нахожу сил сказать. Тогда получится, что Марлен достаточно взрослая.

Я гляжу на ее глаза – они пусты, как раскрашенные камни или стеклянные шары. У меня ощущение, что эти шары проскакивают мне в горло и опускаются в желудок. Тянут меня вниз. Марлен никак не стащить с парапета.

Наконец она открывает рот и говорит:

– У меня послание для дивергентов.

Голос невыразительный. Симуляция управляет ее голосовыми связками, но не может окрасить голос человеческими эмоциями.

Я перевожу взгляд с Марлен на Гектора. Мальчика, который так боялся меня из-за того, что ему мать наговорила о дивергентах. Линн, наверное, у кровати Шоны, надеется, та очнется и сможет двигать ногами. Линн не переживет потери Гектора.

Я подхожу ближе, чтобы выслушать послание.

– Это не переговоры, а предупреждение, – заявляет симуляция ртом Марлен. – Раз в два дня такое будет случаться, пока один из вас не придет к эрудитам.

Марлен делает шаг назад, и я бросаюсь вперед. Не к Марлен, которая однажды дала Юрайе сбить пончик с ее головы пулей ради забавы. Которая собрала мне охапку одежды и всегда улыбалась, встречая меня. Нет.

Марлен и девочка-лихачка шагают с крыши, а я прыгаю к Гектору.

Хватаюсь, за что попало. За руку, рубашку. Обдираю колени о жесткую кровлю. Вес Гектора тянет меня к краю. У меня маловато силы, чтобы поднять мальчика.

– Помоги, – шепчу я, поскольку на большее нет сил.

Кристина рядом. Она помогает мне втащить обратно на крышу обмякшее тело Гектора. Его руки беспомощно болтаются. В полуметре на крыше на спине лежит маленькая девочка.

Симуляция прекращается. Гектор открывает глаза, они живые, не пустые.

– Ого, – удивляется он. – Что происходит?

Девочка начинает плакать, и Кристина наклоняется к ней, говоря с ней мягким, утешающим голосом.

Я встаю. Меня трясет с головы до ног. Осторожно подхожу к краю и гляжу вниз. Улица внизу освещена плохо, но я вижу силуэт Марлен на тротуаре.

Дышать? Какое там.

Я отворачиваюсь и слышу только биение пульса в ушах. Рот Кристины движется, но я не обращаю внимания. Иду к двери, спускаюсь по лестнице, бреду по коридору к лифту.

Двери закрываются, и я падаю, как только что рухнула вниз Марлен. Я решила не спасать ее. Я кричу и рву на себе одежду. Горло сразу же пересыхает, на руках, там, где я промахнулась мимо ткани, царапины. Я продолжаю орать.

Раздается звонок, и лифт останавливается. Двери открываются.

Я расправляю рубашку, приглаживаю волосы и выхожу.

У меня послание для дивергентов.

Дивергент – это я.

Это не переговоры.

Верно.

Это предупреждение.

Я понимаю.

Каждые два дня, пока один из вас не придет к эрудитам…

Я приду.

…будет случаться такое.

Такого больше не будет.

Глава 27

Я продираюсь сквозь толпу у ущелья. В Яме шумно, но не потому, что рядом река. Я хочу найти тихое место и бреду в коридор, ведущий к спальням. Я не хочу слушать речь Тори в честь Марлен, находиться среди лихачей, кричащих и прославляющих ее жизнь и ее отвагу.

Утром Лорен сообщила, что мы пропустили несколько камер наблюдения в спальнях неофитов, где ночевали Кристина, Зик, Лорен, Марлен, Гектор и Ки, девочка с зелеными прядями. Так Джанин выяснила, кто из них подчиняется симуляциям. Я не сомневаюсь, она выбрала самых молодых лихачей, чтобы их смерть произвела наибольший эффект.

Я останавливаюсь в незнакомом коридоре и прижимаюсь лбом к стене. Камень шершавый и прохладный. Позади вопят лихачи, их приглушенные голоса доносятся даже сюда.

Слышу, как кто-то подходит, смотрю в сторону. Кристина, в той же самой одежде, что и ночью. В полуметре от меня.

– Эй, – говорит.

– Я не в состоянии чувствовать себя виноватой еще больше. Оставь меня, пожалуйста.

– Просто скажу одну вещь и уйду.

Ее глаза опухшие, голос немного сонный. То ли от усталости, то ли от небольшой порции алкоголя. Или и от того и другого. Но взгляд совершенно нормальный, так что она осознает, что говорит. Я отхожу от стены.

– Я никогда не сталкивалась с такими симуляциями. Сама понимаешь, увидеть это со стороны. Но вчера…

Она трясет головой.

– Ты была права. Они тебя не слышат и не видят. Точно так же, как Уилл…

Произнеся его имя, она начинает задыхаться. Перестает говорить, судорожно сглатывает, делает вдох и выдох. Несколько раз моргает и снова смотрит на меня.

– Ты сказала мне, тебе пришлось это сделать, иначе бы он тебя застрелил, и я тебе не поверила. А теперь верю, и… хочу постараться простить тебя. Вот… и все, что я хотела сказать.

Часть меня чувствует облегчение. Она мне верит, хочет простить меня, хоть это и будет нелегко.

Другая часть, большая, ощущает гнев. А о чем она думала, раньше? Что я хотелазастрелить Уилла, одного из своих лучших друзей? Кристина должна была поверить мне с самого начала и знать– я бы такого никогда не сделала, если бы у меня был выход.

– Как здорово, ты наконец-то получила доказательствотого, что я – не хладнокровный убийца. Ты сама понимаешь. В смысле, сейчас ты можешь верить мне на слово.

Я пытаюсь усмехнуться. Она открывает рот, но я не могу остановиться.

– Лучше бы тебе побыстрее меня простить, поскольку времени немного осталось…

У меня срывается голос, и я начинаю рыдать. Прислоняюсь к стене и начинаю сползать на пол.

Мои глаза застелены слезами, но я чувствую, как она обнимает меня и сжимает до боли. От нее пахнет кокосовым маслом, она сильная, как в то время, когда была неофитом в Лихачестве и висела на пальцах над ущельем. И это было не слишком давно – она заставила меня почувствовать себя слабой, но теперь придает мне уверенность, что и я могу быть сильнее.

Мы обе стоим на коленях на каменном полу, и я обнимаю так же крепко, как и она меня.

– Это уже произошло, – говорит она. – Я простила тебя.

Когда вечером я вхожу в кафетерий, все лихачи замолкают. Я не виню их. Как один из дивергентов, я даю Джанин повод убить кого-то из них. Большинство, наверное, хотят, чтобы я пожертвовала собой. Или боятся, что я этого не сделаю.

Случись такое в Альтруизме, тут бы уже не было ни одного дивергента.

На мгновение я не знаю, куда идти и как. Но потом Зик машет мне рукой, мрачно глядя на меня, и я волочу ноги в его сторону. Прежде чем я успеваю приблизиться к нему, ко мне направляется Линн.

– Ну… – начинает она. Смотрит вправо, влево, куда угодно, только не на мое лицо. – Мне правда… правда жаль Марлен. Я ее столько времени знала и…

Она трясет головой.

– Понимаешь, не думай… Я не хочу что-тосказать про Марлен, – говорит, будто собирается ругать меня. – Но… спасибо за Гека.

Линн переминается с ноги на ногу, ее глаза бегают. Потом обнимает меня одной рукой, хватая за рубашку. Раненое плечо пронзает боль, но я молчу.

Она отпускает меня, шмыгает носом и возвращается на свое место, будто ничего не произошло. Я пару секунд провожаю ее взглядом, а потом опускаюсь на стул.

Зик и Юрайя сидят рядом за отдельным столом. Лицо Юрайи обмякшее, словно он сейчас заснет. Перед ним темно-коричневая бутылка, к которой он прикладывается каждые пару секунд.

Меня он беспокоит. Я спасла Гека, но не Марлен. Но Юрайя не обращает на меня внимания. Я переставляю стул и сажусь напротив.